литература во время вов

Ответ от Анара[гуру]
Поэты и писатели о ВОВ
Глава 'Литература периода Великой
Отечественной войны' в академической истории
русской советской литературы начиналась так:
'Двадцать второго июня тысяча девятьсот сорок
первого года гитлеровская Германия напала на
Советский Союз. Мирная созидательная
деятельность советского народа была прервана. По
призыву партии и правительства вся страна
поднялась на борьбу с фашисткой агрессией,
сплотилась в единый боевой лагерь. В развитии
нашей литературы, как и в жизни всего советского
народа, Отечественная война составила новый
исторический период. Отвечая требованиям времени,
литература перестроилась на военный лад. '
Примелькавшиеся, стертые от бесчисленных
повторений формулировки часто воспринимаются как
бесспорные. Вроде бы так оно и было. А на самом
деле так, да не так, все было куда сложнее. Уже хотя
бы потому, что внезапность, которая выдвигалась
Сталиным как главная причина наших тяжких
поражений первого года войны, была весьма
относительной. Внезапной была не война сама по
себе, а наша вопреки всем широковещательным
утверждениям руководителей партии и
правительства неготовность к ним.
Во вторую половину тридцатых годов
неотвратимо надвигавшаяся война стала
осознаваемой многими исторической реальностью,
едва ли не главной темой тогдашней пропаганды,
породила большой массив так называемой
'оборонной' литературы. Стоит перечитать стихи
молодых поэтов той поры: 'Слышишь как порохом
пахнуть стали Передовые статьи и стихи! ' (К.
Симонов) ; 'Нам лечь, где лечь, И там не встать, где
лечь' (П. Коган) ; 'Военный год стучится в двери Моей
страны. Он входит в дверь' (М. Кульчицкий) ; 'А если
скажет нам война: 'Пора' - Отложим недописанные
книги... ' (Б. Смоленский) , -чтобы убедиться, что
молодые поэты тогда остро и отчетливо слышали
'далекий грохот, подпочвенный, неясный гуд'
приближающейся войны, 'последнего решительного' -
так это тогда воспринималось, - видели в военном
противоборстве с фашизмом историческую миссию
своего поколения.
Надо отметить, что в рамках этой 'оборонной'
темы сразу же наметились два противоположных
подхода (трансформируясь и видоизменяясь, они
давали себя знать и вовремя войны, и долгие годы
после Победы, создавая поле высокого
идеологического и эстетического напряжения). 'На
чужой территории', 'малой кровью', 'могучим
молниеносным ударом', 'и в воде мы не утоним, и в
огне мы не сгорим' - это стало бравурным
лейтмотивом выходивших романов и повестей, это
показывали в кино, декламировали и пели по радио,
записывали на грампластинках (напомню выпущенные
неслыханными для того времени тиражами печально
известные повесть Н. Шпанова 'Первый удар' и роман
П. Павленко 'На востоке', кинофильм 'Послезавтра
война', где в считанные дни, если не часы, наш
потенциальный противник терпел сокрушительное
поражение, государство и армия агрессора
разваливались как карточный домик).
Справедливости ради надо сказать, что
шапкозакидательство возникло не по инициативе
художников - пуст и тех, что все готовы на все, оно
было порождено сталинской военно-политической
доктриной, которая привела к позорным поражениям,
поставила страну на край гибели, за нее пришлось
расплачиваться миллионами загубленных
человеческих жизней.
Выступая с докладом перед московскими
писателями двадцать второго июня тысяча
девятьсот сорок второго года, через двенадцать
месяцев после начала войны, А. Сурков с неслыханной
тогда прямотой и резкостью говорил о том вреде,
который принесла фанфарная поэзия и барабанная
литература (разумеется, разговор об их военно-
политических и пропагандистских источниках был
невозможен: '... До воны мы часто дезориентировали
читателя насчет подлинного характера будущих
испытаний. Мы слишком 'облегченно' изображали
войну. Война в нашей поэзии выглядела как парад на
Красной площади.