читать онлайн матренин двор

Ответ от Зинаида Женчевская[гуру]
Автор использует яркий, сочный народный язык не только в речи Матрёны, но и в своём авторском повествовании: «нутряная Россия» , «везде было тесно и лопотно» ,
« изба… не казалась доброжилой» , «тараканов менело» и др. И что интересно, народный язык в речи автора прослеживается на страницах, посвященных рассказу о живой Матрёне. После гибели героини меняется авторская речь, она становится суше и строже. И только в момент прощания с Матрёной, в плачах родственников, и в финале рассказа вновь появляются речевые обороты, свойственные народному языку: «Не гналась за обзаводом… Не выбивалась, чтобы купить вещи и потом беречь их больше своей жизни.
Не гналась за нарядами. За одеждой, приукрашивающей уродов и злодеев… »
Элементы лирических фольклорных мотивов звучат в рассказе Матрёны о Фаддее, молодом, желанном, пропавшем на «германской» войне: «Три года затаилась я, ждала. И ни весточки, и ни косточки… » Три года для девятнадцатилетней девушки – немалый срок, но она, сознательно отгородившись от всех соблазнов молодости, «затаившись» , ждала с войны своего суженого. Однако судьба ставит её перед испытанием (как и всех праведников) : пережить потерю надежды на счастье: « И ни весточки, и ни косточки… » Прошло более сорока лет, а рана на сердце Матрёны не заживает, и прежняя боль звучит в этом выражении – причитании.
А как поэтично выражение: «По-бывалошному кипели с сеном в межень, с Петрова до Ильина. Считалось трава – медовая…» . Разве может оно сравниться с нейтральным: « Бывало, активно заготавливали сено с Петрова дня до Ильина. Считалось, трава хорошая» ?
Нельзя без улыбки читать строки: « Теперича я зуб наложила, Игнатич, знаю, где брать, - говорила она о торфе. – Ну и местечко, любота одна! » Столько милого, наивного крестьянского удовлетворения вложено в слова «теперича я зуб наложила» , то есть «разведала место, где можно брать торф» , что, конечно же, «любота» - радость одна!
А какое глубокое понимание разницы в отношении к работе на колхоз и на себя чувствуется в словах Матрёны: «Ни к столбу, ни к перилу эта работа. Станешь, об лопату опершись, и ждёшь, скоро ли с фабрики гудок на двенадцать… Когда, бывалоча, по себе работали, так никакого звуку не было, только ой-ой-ойиньки, вот обед подкатил, вот вечер подступил» . ) Здесь и разочарование в колхозной жизни, к которой она уже не имела никакого отношения: «с тех пор, как стала сильно болеть – и из колхоза её отпустили» ; и тоска по индивидуальному хозяйству, работа в котором по молодости была в радость: «…ой – ой – ойиньки… »
Напевность, эмоциональность речи Матрёны проявляется не только в радости, но и в огорчении: «Ой-ой-ойиньки, головушка бедная!. . Ведь я её ( телогрейку) бегма подхватила, да и забыла, что твоя. Прости, Игнатич» .
Последние слова Матрёны не о себе, а о тех, кто лишает её покоя, посягая на целостность её дома: «И что было двух не срядить? Один бы трактор занемог – другой подтянул. А теперь чего будет – Богу весть!.. »
С именем Бога на устах и в душе уходит из жизни поистине святая женщина-страдалица.